небольшое продолжение)
Глава 1Глава 1.
Шесть белых лепестков. Со слегка отогнутыми краями. Мягкие, будто кожа. Три крупных, широких, готовых показать свою красоту всему миру. И еще три, чуть поуже, словно верные слуги, стоящие позади зазнавшихся хозяев. Лилия – гордый, надменный цветок, во всем проявляющий свой характер. В прямом, словно пика, стебле. В крупном бутоне. В желтых разводах от сердцевинки. В дерзко торчащих тычинках с темной пыльцой, которая также вызывающе контрастирует с нежными красками. В резком запахе, от которого спустя пару секунд начинает кружиться голова. Почему имена она? Почему именно она, на этот раз, была выбрана в качестве похоронного цветка? Был ли тот человек так похож на лилию?
Впрочем, это растение и так служила на погребальной церемонии довольно часто.
Похоже, что люди не боятся потревожить мертвых. Не боятся, что этот аромат может, так же как и живым, одурманить голову. Что они захотят убрать растение с их надгробных плит, но не смогут. Что будут вынуждены терпеть. И наблюдать, как вянут лепестки, загибается стебель, а весь организм гниет, словно уподобляясь их собственным телам. Не боятся. И правильно делают.
Ведь они мертвые.
А мертвым уже все равно.
Они просто тихо лежат под землей и ничего не слышат, не видят и не чувствуют. И им плевать на запахи и на плачущих у их могил людей.
Она все это знала, но почему ей сейчас было так трудно сдержать слезы? Они будто сами шли изнутри. А так не хотелось плакать, показывать свою слабость. Но из-за этой отвратительной жидкости слипались ресницы, выступали сосуды, глаза краснели и становились такими красноречивыми, когда их пытались скрыть.
И вот одна самая непокорная капля, словно протестуя, сорвалась вниз и со звонким стуком упала на поднесенную к груди лилию.
А затем еще одна. Они, будто роса, скатывались в чашечку цветка, где смешивались с пресными каплями дождя. Холодными, невозмутимыми и действительно – такими пресными. Но девушка этого не понимала, не видела, она до сих пор пыталась бороться. Жмурила глаза, прятала их за челкой и старалась подавить дрожь, которая сотрясала все тело.
Но зачем? Неужели ее бы сейчас кто-нибудь заметил? Для кого она так старалась? Для себя? Для того человека? Да, именно для него.
Но ведь мертвым уже все равно.
Незачем прятаться.
Глаза поднялись к небу. Он был там? Видел ли ее? Презирал или жалел? Добро улыбался или же гневно хмурился? Приятны ли ему их слезы? Всех тех людей, которые нынче собрались.
Нет, мертвым все равно.
Им не больно, как больно сейчас ей. Неужели их столько связывало?
***
Смех.
Детский смех. Он сливался с журчанием маленьких ручейков и звонко отражался от стен домов, которые скинули с себя пыльный саван. Чистый свежий воздух, он готов был стократно увеличить каждый звук.
Ребятня неслась по пустынной улице, громко шлепая по лужам. Тогда, как взрослые еще не спешили выходить наружу и любоваться листьями деревьев, заново заигравшими яркими красками, крышами домов, отражавшими снова выглянувшее и еще неуверенное солнце, а были заняты своими делами: вновь развешивали не успевшее высохнуть белье, вытирали подоконники, так как из-за своей забывчивости не закрыли окна, думали, какую одежду одеть и взять ли с собой, на всякий случай зонт, - дети уже вовсю исследовали будто заново открывшийся для них мир.
- Я шиноби из Конохи! А ты откуда?!
- Это я из Конохи!
- Нет! Ты должна выбрать себе другую деревню. Иначе так неинтересно!
- Хорошо! Я из Водопада. Проникла в наше селение. Догоняй! – и вновь смех, и скрывшаяся за углом маленькая фигурка, и гневно шипящая кошка, потому что, поворачивая, девочка наступила на лужу, и десятки капель холодной воды попали на шерсть теплолюбивого животного.
- Не уйдешь! – и частые топанья.
Мальчуган остановился на углу, пытаясь понять, в каком направлении скрылся его противник: звук выроненного куная помог это определить. Она побежала направо.
Резкий оборот, и он увидел спину «шпиона», вновь скрывшуюся за стеной дома. Но на этот раз не убежать: дальше уже нет никаких переулков, а идет лишь прямая дорога. Паренек усмехнулся: Анко сглупила, как и всегда – и помчался за ней со всех ног.
Подошвы проскользили по мокрому камню, из-за чего «шиноби» потерял равновесие и чуть не упал, но, тут же опомнившись, побежал дальше. Была дорога каждая секунда, пару из которых, он уже потерял. Но, несмотря на это, мальчик все-таки двигался быстрее Митараши и нагонял ее с каждым шагом. Еще было слишком далеко, нужно подойти чуть ближе, так как он был просто обязан сработать наверняка, а с такого расстояния еще мог не попасть. Так значит, ближе. Еще, еще совсем каплю. Сейчас!
Брошенный в спину деревянный сюрикен попал точно в цель. Девочка вскрикнула, хватаясь за лопатку, тут же останавливаясь и падая на колени.
- Попал! – торжественно объявил мальчуган, приближаясь к «куноичи» и стягивая с лица маску, которую всегда одевал во время игры в шиноби.
- Дурак! – возмутился поверженный противник сквозь слезы. – Мне же больно!
Ребенок с недоумением посмотрел на подругу, затем его взгляд стал каким-то испытующим, словно он пытался понять, стоит ли говорить то, что сейчас собирался сказать или нет. Через мгновение детское личико приобрело решительное выражение, ясно давая понять, что его обладатель в любом случае выскажет свое мнение, даже несмотря на то, какая реакция будет у девочки.
- Мы играли в шиноби, а значит, говорить «мне же больно!» нельзя, - произнес он с необычайно серьезным и взрослым видом. - Что ты будешь делать, когда встретишь настоящего противника? Точно также…
- Перестань притворяться взрослым! – перебила Анко. – Лучше извинись передо мной!
Но друг извиняться не собирался.
- Точно также кричать, когда получишь какой-то мелкий ушиб? Такая…
- Хватит!
- Такая куноичи не нужна скрытому Листу. Ты будешь лишь позорить деревню.
- Я сказала, хватит! – выкрикнула девочка, вскакивая на ноги и краснея, при этом в уголках глаз все еще блестели слезы и, казалось, что с каждым произнесенным другом словом она все сильнее приближалась к тому, чтобы вновь зарыдать.
- Не сможешь защитить друзей, родных…
- У меня нет родных!
- Других близких тебе людей, - не медля ни секунды, исправился ребенок, который являлся шиноби уже сейчас. – Ты будешь лишь мешать. Такая не нужна…
- А если и близких нет?!
- Они должны быть…
- А у меня нет!
- Таким, как ты лучше вообще не быть куноичи. Если ты даже не способна быть ей понарошку, - невозмутимо сказал мальчик, продолжая гнуть свою линию. Он был полон решимости высказаться до конца.
- Заткнись, Какаши! Уйди с дороги!
- Я еще не закончил.
- А мне плевать! Уйди! И одень свою маску, на твое лицо противно смотреть, - последние слова было практически невозможно разобрать, так как из-за слез они были произнесены в нос, и рот, исказившись, напрочь отказывался издавать какие-либо отчетливые звуки.
Неизвестно пересказал ли Какаши какой-то разговор, подслушанный им у шиноби, или же дошел до всего этого сам, что было весьма удивительно, если даже не странно, в столь юном возрасте. В случае же последнего, было неясно, стоило ли радоваться проницательности и совершенно взрослому складу ума или же печалиться, причем из-за тех же самых качеств. Но так или иначе, слова произнесенные им так холодно стали поводом для того, чтобы маленькая девочка, фактически ничего не видя за мутной пеленой на глазах, да и еще вытирая их рукавом, побежала в неизвестном направлении, лишь бы оказаться подальше от Хатаке. Она запиналась на каждом шагу, шмыгала носом и периодически всхлипывала, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не зарыдать в голос. Люди, уже успевшие высунуться на улицу, с удивлением оборачивались ей вслед. При этом их взгляды неизменно были полны сострадания, но, в тоже время в них сквозила и беззлобная насмешка: какие проблемы могут быть в шесть лет? день спустя она и сама будет над ними смеяться. После этого полные женщины, уже успевшие народить и воспитать не одного ребенка, а некоторые даже не одно поколение, отворачивались, мотали головами и как-то по-старчески добродушно цокали языками.
Анко же ничего этого не видела. Действительно, какие проблемы? У нее сейчас был такой возраст, когда самая малейшая неприятность грозили стать концом света. И тот возраст, когда еще с чистой совестью можно было полностью отдаться самозабвенным рыданиям, постоянно накручивая себя и перебирая в голове все «плохие» слова, которые только знает шестилетний ребенок.
Именно это и делала Митараши, забившись в самый темный угол деревни, какой смогла найти. Узкий переулок недалеко от главной улицы, среди мусорных баков, от которых исходил жуткий смрад. Впрочем, благодаря забитому носу девочка этого не чувствовала. Она лишь уселась в самую лужу и, опершись о холодную сырую стену дома, ревела, ревела, ревела.
Когда по щекам текут бесконечные слезы, то невозможно определить, то ли это ты рыдаешь часами, то ли это минуты тянутся так долго, или же и то и другое происходит вместе. Но, в любом случае, после этого неизменно приходит упадок сил, и рыдать уже хочется не от полученной изначально обиды, а от истощения морального и физического. Хочется, но уже не получается. И тогда остается лишь обнять себя руками, уставиться в одну точку и, мерно покачиваясь взад-вперед, что-то бормотать себе под нос, ничего не замечая вокруг.
Именно в таком состоянии и нашла Митараши молодая девушка.
- Анко! Ками-сама, я тебя везде ищу! – воскликнула она, еще толком не успев разглядеть девочку в густой тени дома, но, тем не менее, в ее голосе вместе с облегчением уже сквозили нотки вновь зарождавшегося беспокойства и волнения. – Ты что здесь делаешь? – спросила куноичи, чуть пригибаясь и щуря глаза, будто так они могли скорее привыкнуть к относительному мраку после свежего солнечного света, при этом она неизменно приближалась к ребенку.
- Цунаде-сенсе-ей! – плаксиво пролепетала девчушка, протягивая вперед ручки, и готовая по новой зарыдать, так как уже было кому.
- О боже, почему ты вся мокрая? Что случилось? Ну-ка, иди сюда! – проговорила женщина, беря ее на руки. – Пойдем отсюда, тебя надо переодеть.
- Не-ет! – вскрикнула Анко, упираясь ладонями в плечи Цунаде и пытаясь отстраниться от нее. - Я никуда отсюда не пойду!
Девушка сама отстранила ребенка от себя, но лишь затем, чтобы вглядеться в черты лица. Цунаде чуть прищурилась, заглядывая в глаза ученицы, а затем строго, четко и ясно выговаривая каждое слово, спросила:
- Анко, ты обязана рассказать мне, что случилось.
- Расскажу, - прогнусавила девочка, - только не уносите меня отсюда…
Наставница нахмурилась, потрогала мокрую одежду, что-то проворчала себе под нос, а затем явно недовольно, но все же сказала:
- Хорошо, пока не узнаю в чем дело, отсюда ни ногой. Начинай, - строго прибавила она.
В глазах девочки сквозь соленую воду пробилась благодарность, но лишь на мгновение. Захлебываясь слезами и соплями, да и еще при этом утыкаясь в жилет джоунина, Митараши начала свой рассказ, она задыхалась после каждого произнесенного слова:
- Я… я… мы… Какаши… мы играли…
Цунаде тяжело вздохнула: кажется, в этом закоулке ей предстояло провести, выслушивая горести ученицы, далеко не одну минуту, как она планировала изначально. Между тем, одежда и щеки Анко, влажность которых беспокоила женщину больше всего, не спешили высыхать.
Как выяснилось, Цунаде оказалась права. Солнце становилось все менее ярким, тени удлинялись все больше, а на улице, находившейся неподалеку, голоса людей в преддверии конца рабочего дня делались все громче и оживленнее. Была слышна шуточная ругань, разговоры торговцев магазинов, находящихся на разных сторонах дороги, и веселый смех. Женщины артистично, в лицах, пересказывали друг другу сплетни. Мужчины, попивая в барах, вели мерные беседы. Впрочем, изредка некоторые из них горячились, и тогда слабый пол замалкивал и прислушивался к тому, что происходило внутри того или иного заведения, но лишь за тем, чтобы потом родить новую сплетню.
- И я убежала, - закончила Анко, уже успокоившись.
Учитель разместилась вместе с девочкой на крышке мусорного бака и внимательно ее слушала. После того, как Митараши произнесла последнюю фразу, Цунаде еще пару секунд молчала, прежде чем сказать:
- Он прав.
Маленькая куноичи в испуге подняла глаза, но не успела она произнести и слова, как сенсей продолжал:
- Он прав во всем, кроме одного, - Цунаде провела по волосам ребенка и быстрым движением откинула грязную челку, отчасти закрывавшую глаза, на бок. – Какаши ошибается по поводу того, что тебе лучше не быть куноичи. Если я веду у тебя дополнительные занятия, потому что вижу, что того, что преподают в академии, тебе явно недостаточно, то это уже что-нибудь да значит.
- Сенсей! – вскрикнула Анко со счастливым блеском в глазах.
- Но все остальное, что тебе сказал Хатаке, абсолютно верно, - быстро осадила ее Цунаде, - так что лучше прими это к сведению и запомни.
- Хорошо, - с тяжелым вздохом согласилась Митараши. Затем, чуть помедлив и, видимо, подумав, неожиданно спросила: - А что значила его фраза, что близкие люди должны быть?
Женщина наклонилась к самому лицу Анко, будто собиралась поведать ей какую-то страшную тайну.
- Ну, а это ты должна понять сама. Или же тебе потом это кто-то объяснит, - при последних словах Цунаде хитро улыбнулась, - но это точно должна делать не я.
Девочка наклонила голову на бок, по ее возмущенному личику можно было ясно понять, что она не согласна с таким заявлением наставницы, но все же спорить в эту минуту не отважилась.
- Все, теперь пошли, - моментально сменив тон с доверчиво-откровенного на строгий, произнесла женщина и ловко спрыгнула с бака. Она протянула руку Анко, приглашая сделать ее тоже самое.
Две фигуры едва слышимыми шагами покидали их скромный мрачный уголок и выходили на свет, который после темноты резал глаза. Они практически ничего не видели, лишь невозможно яркие краски и преимущественно белый цвет.
- И еще одно. Сделай одолжение, постарайся больше никогда не плакать.
- Почему? – Митараши не видела лица Цунаде, так как закрыла глаза рукой.
Женщина коротко взглянула на ребенка.
- Ненавижу слезы дорогих мне людей.
***
Анко поспешно прислонила ладони к глазам. Да, Цунаде бы не понравилось, что на ее похоронах было пролито так много слез. Улыбка тронула губы куноичи. Пусть она не могла заставить других людей успокоиться. Пусть не могла облегчить их страдания. Но тогда хотя бы из глаз самой Митараши больше не упадет ни одна капля горькой жидкости. Она хотела это сделать не для того, чтобы не расстраивать Цунаде где-то там, далеко, в выдуманном самими же людьми прекрасном мире, ведь его все равно не существовало. Пятая Хокаге была просто мертва, ее не было, и все. Анко делала это ради памяти о близком ее сердцу человеке. Последнем человеке. Вот и она ушла, как все до нее, причинив столько боли. Но Цунаде была последней. Последней, ради которой Анко испытывала такие муки. Больше никого не будет. Никогда. Ведь она к себе уже давно никого не подпускала, так как знала…
Митараши горько усмехнулась. Все-таки сенсей и Какаши были не правы. Без близких людей можно жить. Так даже проще. Девушка уже в который раз убедилась в этом. Хватит. Она уже и так многое и многих пережила.
Глава 1Глава 1.
Шесть белых лепестков. Со слегка отогнутыми краями. Мягкие, будто кожа. Три крупных, широких, готовых показать свою красоту всему миру. И еще три, чуть поуже, словно верные слуги, стоящие позади зазнавшихся хозяев. Лилия – гордый, надменный цветок, во всем проявляющий свой характер. В прямом, словно пика, стебле. В крупном бутоне. В желтых разводах от сердцевинки. В дерзко торчащих тычинках с темной пыльцой, которая также вызывающе контрастирует с нежными красками. В резком запахе, от которого спустя пару секунд начинает кружиться голова. Почему имена она? Почему именно она, на этот раз, была выбрана в качестве похоронного цветка? Был ли тот человек так похож на лилию?
Впрочем, это растение и так служила на погребальной церемонии довольно часто.
Похоже, что люди не боятся потревожить мертвых. Не боятся, что этот аромат может, так же как и живым, одурманить голову. Что они захотят убрать растение с их надгробных плит, но не смогут. Что будут вынуждены терпеть. И наблюдать, как вянут лепестки, загибается стебель, а весь организм гниет, словно уподобляясь их собственным телам. Не боятся. И правильно делают.
Ведь они мертвые.
А мертвым уже все равно.
Они просто тихо лежат под землей и ничего не слышат, не видят и не чувствуют. И им плевать на запахи и на плачущих у их могил людей.
Она все это знала, но почему ей сейчас было так трудно сдержать слезы? Они будто сами шли изнутри. А так не хотелось плакать, показывать свою слабость. Но из-за этой отвратительной жидкости слипались ресницы, выступали сосуды, глаза краснели и становились такими красноречивыми, когда их пытались скрыть.
И вот одна самая непокорная капля, словно протестуя, сорвалась вниз и со звонким стуком упала на поднесенную к груди лилию.
А затем еще одна. Они, будто роса, скатывались в чашечку цветка, где смешивались с пресными каплями дождя. Холодными, невозмутимыми и действительно – такими пресными. Но девушка этого не понимала, не видела, она до сих пор пыталась бороться. Жмурила глаза, прятала их за челкой и старалась подавить дрожь, которая сотрясала все тело.
Но зачем? Неужели ее бы сейчас кто-нибудь заметил? Для кого она так старалась? Для себя? Для того человека? Да, именно для него.
Но ведь мертвым уже все равно.
Незачем прятаться.
Глаза поднялись к небу. Он был там? Видел ли ее? Презирал или жалел? Добро улыбался или же гневно хмурился? Приятны ли ему их слезы? Всех тех людей, которые нынче собрались.
Нет, мертвым все равно.
Им не больно, как больно сейчас ей. Неужели их столько связывало?
***
Смех.
Детский смех. Он сливался с журчанием маленьких ручейков и звонко отражался от стен домов, которые скинули с себя пыльный саван. Чистый свежий воздух, он готов был стократно увеличить каждый звук.
Ребятня неслась по пустынной улице, громко шлепая по лужам. Тогда, как взрослые еще не спешили выходить наружу и любоваться листьями деревьев, заново заигравшими яркими красками, крышами домов, отражавшими снова выглянувшее и еще неуверенное солнце, а были заняты своими делами: вновь развешивали не успевшее высохнуть белье, вытирали подоконники, так как из-за своей забывчивости не закрыли окна, думали, какую одежду одеть и взять ли с собой, на всякий случай зонт, - дети уже вовсю исследовали будто заново открывшийся для них мир.
- Я шиноби из Конохи! А ты откуда?!
- Это я из Конохи!
- Нет! Ты должна выбрать себе другую деревню. Иначе так неинтересно!
- Хорошо! Я из Водопада. Проникла в наше селение. Догоняй! – и вновь смех, и скрывшаяся за углом маленькая фигурка, и гневно шипящая кошка, потому что, поворачивая, девочка наступила на лужу, и десятки капель холодной воды попали на шерсть теплолюбивого животного.
- Не уйдешь! – и частые топанья.
Мальчуган остановился на углу, пытаясь понять, в каком направлении скрылся его противник: звук выроненного куная помог это определить. Она побежала направо.
Резкий оборот, и он увидел спину «шпиона», вновь скрывшуюся за стеной дома. Но на этот раз не убежать: дальше уже нет никаких переулков, а идет лишь прямая дорога. Паренек усмехнулся: Анко сглупила, как и всегда – и помчался за ней со всех ног.
Подошвы проскользили по мокрому камню, из-за чего «шиноби» потерял равновесие и чуть не упал, но, тут же опомнившись, побежал дальше. Была дорога каждая секунда, пару из которых, он уже потерял. Но, несмотря на это, мальчик все-таки двигался быстрее Митараши и нагонял ее с каждым шагом. Еще было слишком далеко, нужно подойти чуть ближе, так как он был просто обязан сработать наверняка, а с такого расстояния еще мог не попасть. Так значит, ближе. Еще, еще совсем каплю. Сейчас!
Брошенный в спину деревянный сюрикен попал точно в цель. Девочка вскрикнула, хватаясь за лопатку, тут же останавливаясь и падая на колени.
- Попал! – торжественно объявил мальчуган, приближаясь к «куноичи» и стягивая с лица маску, которую всегда одевал во время игры в шиноби.
- Дурак! – возмутился поверженный противник сквозь слезы. – Мне же больно!
Ребенок с недоумением посмотрел на подругу, затем его взгляд стал каким-то испытующим, словно он пытался понять, стоит ли говорить то, что сейчас собирался сказать или нет. Через мгновение детское личико приобрело решительное выражение, ясно давая понять, что его обладатель в любом случае выскажет свое мнение, даже несмотря на то, какая реакция будет у девочки.
- Мы играли в шиноби, а значит, говорить «мне же больно!» нельзя, - произнес он с необычайно серьезным и взрослым видом. - Что ты будешь делать, когда встретишь настоящего противника? Точно также…
- Перестань притворяться взрослым! – перебила Анко. – Лучше извинись передо мной!
Но друг извиняться не собирался.
- Точно также кричать, когда получишь какой-то мелкий ушиб? Такая…
- Хватит!
- Такая куноичи не нужна скрытому Листу. Ты будешь лишь позорить деревню.
- Я сказала, хватит! – выкрикнула девочка, вскакивая на ноги и краснея, при этом в уголках глаз все еще блестели слезы и, казалось, что с каждым произнесенным другом словом она все сильнее приближалась к тому, чтобы вновь зарыдать.
- Не сможешь защитить друзей, родных…
- У меня нет родных!
- Других близких тебе людей, - не медля ни секунды, исправился ребенок, который являлся шиноби уже сейчас. – Ты будешь лишь мешать. Такая не нужна…
- А если и близких нет?!
- Они должны быть…
- А у меня нет!
- Таким, как ты лучше вообще не быть куноичи. Если ты даже не способна быть ей понарошку, - невозмутимо сказал мальчик, продолжая гнуть свою линию. Он был полон решимости высказаться до конца.
- Заткнись, Какаши! Уйди с дороги!
- Я еще не закончил.
- А мне плевать! Уйди! И одень свою маску, на твое лицо противно смотреть, - последние слова было практически невозможно разобрать, так как из-за слез они были произнесены в нос, и рот, исказившись, напрочь отказывался издавать какие-либо отчетливые звуки.
Неизвестно пересказал ли Какаши какой-то разговор, подслушанный им у шиноби, или же дошел до всего этого сам, что было весьма удивительно, если даже не странно, в столь юном возрасте. В случае же последнего, было неясно, стоило ли радоваться проницательности и совершенно взрослому складу ума или же печалиться, причем из-за тех же самых качеств. Но так или иначе, слова произнесенные им так холодно стали поводом для того, чтобы маленькая девочка, фактически ничего не видя за мутной пеленой на глазах, да и еще вытирая их рукавом, побежала в неизвестном направлении, лишь бы оказаться подальше от Хатаке. Она запиналась на каждом шагу, шмыгала носом и периодически всхлипывала, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не зарыдать в голос. Люди, уже успевшие высунуться на улицу, с удивлением оборачивались ей вслед. При этом их взгляды неизменно были полны сострадания, но, в тоже время в них сквозила и беззлобная насмешка: какие проблемы могут быть в шесть лет? день спустя она и сама будет над ними смеяться. После этого полные женщины, уже успевшие народить и воспитать не одного ребенка, а некоторые даже не одно поколение, отворачивались, мотали головами и как-то по-старчески добродушно цокали языками.
Анко же ничего этого не видела. Действительно, какие проблемы? У нее сейчас был такой возраст, когда самая малейшая неприятность грозили стать концом света. И тот возраст, когда еще с чистой совестью можно было полностью отдаться самозабвенным рыданиям, постоянно накручивая себя и перебирая в голове все «плохие» слова, которые только знает шестилетний ребенок.
Именно это и делала Митараши, забившись в самый темный угол деревни, какой смогла найти. Узкий переулок недалеко от главной улицы, среди мусорных баков, от которых исходил жуткий смрад. Впрочем, благодаря забитому носу девочка этого не чувствовала. Она лишь уселась в самую лужу и, опершись о холодную сырую стену дома, ревела, ревела, ревела.
Когда по щекам текут бесконечные слезы, то невозможно определить, то ли это ты рыдаешь часами, то ли это минуты тянутся так долго, или же и то и другое происходит вместе. Но, в любом случае, после этого неизменно приходит упадок сил, и рыдать уже хочется не от полученной изначально обиды, а от истощения морального и физического. Хочется, но уже не получается. И тогда остается лишь обнять себя руками, уставиться в одну точку и, мерно покачиваясь взад-вперед, что-то бормотать себе под нос, ничего не замечая вокруг.
Именно в таком состоянии и нашла Митараши молодая девушка.
- Анко! Ками-сама, я тебя везде ищу! – воскликнула она, еще толком не успев разглядеть девочку в густой тени дома, но, тем не менее, в ее голосе вместе с облегчением уже сквозили нотки вновь зарождавшегося беспокойства и волнения. – Ты что здесь делаешь? – спросила куноичи, чуть пригибаясь и щуря глаза, будто так они могли скорее привыкнуть к относительному мраку после свежего солнечного света, при этом она неизменно приближалась к ребенку.
- Цунаде-сенсе-ей! – плаксиво пролепетала девчушка, протягивая вперед ручки, и готовая по новой зарыдать, так как уже было кому.
- О боже, почему ты вся мокрая? Что случилось? Ну-ка, иди сюда! – проговорила женщина, беря ее на руки. – Пойдем отсюда, тебя надо переодеть.
- Не-ет! – вскрикнула Анко, упираясь ладонями в плечи Цунаде и пытаясь отстраниться от нее. - Я никуда отсюда не пойду!
Девушка сама отстранила ребенка от себя, но лишь затем, чтобы вглядеться в черты лица. Цунаде чуть прищурилась, заглядывая в глаза ученицы, а затем строго, четко и ясно выговаривая каждое слово, спросила:
- Анко, ты обязана рассказать мне, что случилось.
- Расскажу, - прогнусавила девочка, - только не уносите меня отсюда…
Наставница нахмурилась, потрогала мокрую одежду, что-то проворчала себе под нос, а затем явно недовольно, но все же сказала:
- Хорошо, пока не узнаю в чем дело, отсюда ни ногой. Начинай, - строго прибавила она.
В глазах девочки сквозь соленую воду пробилась благодарность, но лишь на мгновение. Захлебываясь слезами и соплями, да и еще при этом утыкаясь в жилет джоунина, Митараши начала свой рассказ, она задыхалась после каждого произнесенного слова:
- Я… я… мы… Какаши… мы играли…
Цунаде тяжело вздохнула: кажется, в этом закоулке ей предстояло провести, выслушивая горести ученицы, далеко не одну минуту, как она планировала изначально. Между тем, одежда и щеки Анко, влажность которых беспокоила женщину больше всего, не спешили высыхать.
Как выяснилось, Цунаде оказалась права. Солнце становилось все менее ярким, тени удлинялись все больше, а на улице, находившейся неподалеку, голоса людей в преддверии конца рабочего дня делались все громче и оживленнее. Была слышна шуточная ругань, разговоры торговцев магазинов, находящихся на разных сторонах дороги, и веселый смех. Женщины артистично, в лицах, пересказывали друг другу сплетни. Мужчины, попивая в барах, вели мерные беседы. Впрочем, изредка некоторые из них горячились, и тогда слабый пол замалкивал и прислушивался к тому, что происходило внутри того или иного заведения, но лишь за тем, чтобы потом родить новую сплетню.
- И я убежала, - закончила Анко, уже успокоившись.
Учитель разместилась вместе с девочкой на крышке мусорного бака и внимательно ее слушала. После того, как Митараши произнесла последнюю фразу, Цунаде еще пару секунд молчала, прежде чем сказать:
- Он прав.
Маленькая куноичи в испуге подняла глаза, но не успела она произнести и слова, как сенсей продолжал:
- Он прав во всем, кроме одного, - Цунаде провела по волосам ребенка и быстрым движением откинула грязную челку, отчасти закрывавшую глаза, на бок. – Какаши ошибается по поводу того, что тебе лучше не быть куноичи. Если я веду у тебя дополнительные занятия, потому что вижу, что того, что преподают в академии, тебе явно недостаточно, то это уже что-нибудь да значит.
- Сенсей! – вскрикнула Анко со счастливым блеском в глазах.
- Но все остальное, что тебе сказал Хатаке, абсолютно верно, - быстро осадила ее Цунаде, - так что лучше прими это к сведению и запомни.
- Хорошо, - с тяжелым вздохом согласилась Митараши. Затем, чуть помедлив и, видимо, подумав, неожиданно спросила: - А что значила его фраза, что близкие люди должны быть?
Женщина наклонилась к самому лицу Анко, будто собиралась поведать ей какую-то страшную тайну.
- Ну, а это ты должна понять сама. Или же тебе потом это кто-то объяснит, - при последних словах Цунаде хитро улыбнулась, - но это точно должна делать не я.
Девочка наклонила голову на бок, по ее возмущенному личику можно было ясно понять, что она не согласна с таким заявлением наставницы, но все же спорить в эту минуту не отважилась.
- Все, теперь пошли, - моментально сменив тон с доверчиво-откровенного на строгий, произнесла женщина и ловко спрыгнула с бака. Она протянула руку Анко, приглашая сделать ее тоже самое.
Две фигуры едва слышимыми шагами покидали их скромный мрачный уголок и выходили на свет, который после темноты резал глаза. Они практически ничего не видели, лишь невозможно яркие краски и преимущественно белый цвет.
- И еще одно. Сделай одолжение, постарайся больше никогда не плакать.
- Почему? – Митараши не видела лица Цунаде, так как закрыла глаза рукой.
Женщина коротко взглянула на ребенка.
- Ненавижу слезы дорогих мне людей.
***
Анко поспешно прислонила ладони к глазам. Да, Цунаде бы не понравилось, что на ее похоронах было пролито так много слез. Улыбка тронула губы куноичи. Пусть она не могла заставить других людей успокоиться. Пусть не могла облегчить их страдания. Но тогда хотя бы из глаз самой Митараши больше не упадет ни одна капля горькой жидкости. Она хотела это сделать не для того, чтобы не расстраивать Цунаде где-то там, далеко, в выдуманном самими же людьми прекрасном мире, ведь его все равно не существовало. Пятая Хокаге была просто мертва, ее не было, и все. Анко делала это ради памяти о близком ее сердцу человеке. Последнем человеке. Вот и она ушла, как все до нее, причинив столько боли. Но Цунаде была последней. Последней, ради которой Анко испытывала такие муки. Больше никого не будет. Никогда. Ведь она к себе уже давно никого не подпускала, так как знала…
Митараши горько усмехнулась. Все-таки сенсей и Какаши были не правы. Без близких людей можно жить. Так даже проще. Девушка уже в который раз убедилась в этом. Хватит. Она уже и так многое и многих пережила.
@темы: фанфики
-
-
05.11.2009 в 17:33неужели!
вечером буду читать!!
-
-
05.11.2009 в 17:35-
-
05.11.2009 в 17:38